Помню, перед ее операцией мне было очень страшно. Нужно было поддержать, приободрить Марину, но я не мог. Врач вышел, сказал, что операция прошла успешно, а потом несколько часов - ни слуху, ни духу. Оказалось, что Марина была в реанимации, но мне не сказали об этом.
С раннего утра я не ел, только пил бесплатный кофе без кафеина. Можно было пойти в столовку, но во-первых, я думал, что вот-вот Марину выпустят, а во-вторых, кусок в горло не лез. Я как раз в то время искал работу, и во время ожидания мне стали звонить по поводу очень хорошей вакансии, куда я вполне походил. Но, конечно, я нервничал и завалил телефонное интервью.
После операции Марине принесли спрайт и гамбургеры. Спрайт пришлось пить, потому что домой не отпускают, пока не сходишь в туалет. А гамбургеры она отдала мне. Они были вкусные, но вообще это довольно странная пища после того, как человека прооперировали по поводу осложнений от аппендицита. К слову сказать, потом выяснилось, что час-два в recovery room и вот эти гамбургеры со спрайтом стоили полторы тысячи долларов (страховка оплатила).
В тот же день нас отпустили домой, а ночью Марине стало очень плохо. Мы звонили в госпиталь, но, конечно, нам не дали поговорить ни с врачем, ни даже с резидентами. Сказали: "если Вам очень плохо, вызывайте скорую". Через неделю нам перезвонили. Оказалось, они забыли выписать антибиотики! К счастью, у нас были свои, и Марина с первого же дня их колола (хотя было немного стремно без консультации с врачем).
В письме упоминаются поваленные деревья. Это случилось из-за Катрины. В Атланте у нее не было таких уж разрушительных последствий, но все-таки было неприятно.
Почти в два ночи к нам пришли неожиданные гости. У них на дом упало дерево, и была угроза взрыва газа, надо было где-то переночевать. У меня настроение было совсем неподходящее. На 7:30 утра назначена операция, боль, а обезбаливающее пить запретили. Ночные гости предупредили что Клермонт (наша улица) с обеих сторон перекрыта упавшими деревьями, но мы это не приняли во внимание, поскольку мне было так хреново, что ужас.
Мне некому не хотелось рассказывать про предстоящую операцию, из наших знакомых о ней знал только Давид-костариканец. И тот узнал случайно. В день, когда мне сказали, что нужна операция, я встретила Давида в Каралайле (он там бесплатно парковался, чтобы не платить за парковку в университете). Он подвез меня домой и заодно выпытал, почему я так расстроена. Вот так получились, что именно Давида мы и попросили отвезти нас в больницу.
Но Давид - тоже соня. Пришлось его будить телефонными звонками, но он-таки проспал. А когда проснулся, то не мог добраться до нас. Позвонил и сказал: «я сейчас думаю, как же к вам доехать, все завалено деревьями». Мы опоздали на 15 минут. Но, наверное, хирург тоже не мог добраться, и операция началась только в 12. Я просила обезбаливающее, или хотя бы чтобы пригласили врача. Сказали, он еще с первой операции не выходил. Так что я мучалась со своими болями еще 4 часа.
Мы сидели в комнате ожидания. Там многие плакали. Их родных уже забрали на операцию. Наконец-то и меня позвали, померили давление и температуру. Дали пейджер, который замигает, когда мне будет пора. Еще час боли, а этот ненавистный пейджер так и не мигал. Таких же несчастных с пейджером было еще трое, и все по очереди мучали девушку-секретаршу - уверена ли она, что пейджер исправен.
Позвали - а вот тут-то и начинается" фашизм". Раздели, конечно. Выдают тебе чулки с дырками для пальцев; прорезиненные настолько, что сил нет натянуть. Размер, конечно же, не мой. Предполагалось, что они должны быть до колена, но они натянулись почти как колготы и оставались в складочку. И так сильно сдавили ноги, я пожаловалсь. Но сказали, что это же хорошо – не будет тромбов. Ноги мерзнут. Выдали носки, на которых были почему-то нарисованы собачьи лапы.
Нарядили, значит, как пугало, и говорят: «иди». Я ж думала, хоть на каталке повезут, ан нет. Своим ходом, и еще разряженная как клоун. На операцию они потащили так быстро, что я думаю, когда они хоть дадут попрощаться с Валиком. Перед самим входом спросили, почему мы не обнимались. Как в армии, это надо быстро делать.
Вообщем, побыстрячку поцеловались, и давай в реанимацию. Потом говорят, снимай халат. А это еще не реанимация, а что-то типа холла. Народу полно, а тебе командуют раздеться догола. но потом выяснилось, что я не застегнула халат правильно, поэтому он снялся. Я тогда решила – точно, измываются, сволочи.
Каталку не опустили, чтобы залезть. Она была на высоте моих подмышек, еле-еле залезла. Потом пришла медсестра, принесла теплые махровые простыни теплые (они их греют). Укрыла и сказала, что сейчас придет анестезиолог. Но сначала притащилась одна интеллектуальная медсестра, которая собирала анамнез. Конечно, про Украину она не знала. Говорит: «о, Россия, а я знаю, у вас там все водку пьют. Буль-буль-буль!» И стала распрашивать, какую водку я пью. И что не говорю по-английски.
Это доложили анестезиологу. Он напугался: «как не говорит по-английски, мне же анамнез нужен». Китаец, но симпатичный. Он был в Москве. Стал расспрашивать, откуда я. Про водку не спрашивал. Разве что спросил, пью или нет, когда заполнял форму. Потом позвал медсестру и сказал, что она себя вела неэтично, не надо доставать пациентов на тему водки, и что я нормально говорю по-английски. Заставил извиниться. Она притащилась с капельницей, извинилась. Но как медсестра она была ничего. Попала в самую тоненькую накожную вену сразу, хотя у меня вен не было видно.
Больно мне было, я ужасно нервничала. Ночь перед операцией практически не спала. Мы встали в полшестого, чтобы собраться и не опоздать (кто ж знал, что Давид проспит). Анестезиолог сказал, перед тем как повезут в операционную, дадут наркоз, чтобы не напугать меня в операционной. Все ушли, мою каталку от других закрыли занавеской. Я решила постараться уснуть, чтобы не нервничать. Но тут резиденты стали таскаться по двое-трое и собирать анамнез. Поначалу я старалась им улыбаться, но потом они меня достали, и я стала злиться.
Я немного задремала. Пришел анестезиолог и сказал: «поехали». Дальше уже помню, как очнулась опять-таки в реанимации от того, что хреново было. Но у меня в мозгу сработало, что говорить в экстренной ситуации надо по-английски. Стащила с себя маску, стала просить воды. Подошла медсестра (уже другая), сказала, нельзя, ты в реанимации. Я им говорю, что сильно хочу, и горло болит. Наверное, у меня еще стояла в горле трубка. Они всех интубируют перед операцией, чтобы не дай Бог не пришлось потом срочно интубировать. И помню, что они все кричат, что-то говорят- а я чувствую, меня подкидывает. Плохо – ужас. Эту маску снимаю, подушку выкинула, потом анестезиолог прибежал, стал говорить, что должна потерпеть, сейчас он что-то сделает, и будет лучше.
Я как поняла был криз. То ли гипо-, то ли гипертонический. Еще минут 15 трясло, но я ничего не видела. То ли от наркоза, то ли так плохо было. Вобщем, очнулась я в полтретьего, на операцию увезли в 12:10. Но так тяжело после наркоза смотреть, все как в тумане. Я забыла, как туман по-английски. Каждые 5 минут медсестра подходит и спрашивает как я. А я слово вспомнить не могу, говорю вокруг smoke. Потом она поняла. Сказала, что из-за того, что мне было плохо, они меня еще будут наблюдать в реанимации. Я просила, нельзя ли с мужем поговорить. Так хотелось по-русски поговорить хоть с кем-то, я спросила нету ли русскоговорящих. Сказали, нет. Пришлось лежать - я пялилась, как реанимировали других (они не задернули штору). Сначала таких, как я, было 10. Потом я осталась одна. В пол-пятого меня повезли.
Пока я смотрела, как они других реанимировали, поняла, что все-таки можно доверять американской медицине. Хоть они и не знают, где Украина, но в реанимации все работают очень слажено.
Комментариев нет:
Отправить комментарий